В годы ученичества я часто слышал призыв «Лечить не болезнь, а больного». Однако и тогда, и даже позднее, в первые годы самостоятельной работы, этот лозунг казался мне странным и непонятным. Ведь если я лечу болезнь, то ведь, тем самым, я лечу и больного. Чего же еще хотят от меня? Только в зрелом возрасте открылась для меня мудрость этого афоризма. Подозреваю, что и сейчас многие молодые врачи испытывают такое же недоумение. Попробую объяснить, как я теперь понимаю это изречение.

Когда студент медик, обложившись толстыми учебниками, старательно штудирует всевозможные болезни, у него невольно создается впечатление, что болезнь – это что-то отдельное от человека: болезнь сама по себе, а человек сам по себе. Поэтому, когда он становится врачом, то нередко он видит перед собой не больного, а только его болезнь: камень в желчном пузыре, затромбированную артерию сердца, воспаленный аппендикс и т.д. Правда, на заднем плане смутно виднеются контуры какой-то человеческой фигуры с руками, ногами и головой, но  это к делу не относится. Какая разница, кем является носитель болезни – есть ли у него семья, или он одинок,  работает ли он, или его недавно отправили на пенсию, зажиточен ли он, или с трудом сводит концы с концами, уравновешенный ли у него характер или же он трусливый паникёр? Ведь  всё  равно, тромб останется  тромбом, пневмония – пневмонией и аппендицит – аппендицитом. Обладатель новенького врачебного диплома твердо знает,  какие анализы нужны, чтобы подтвердить предположение о болезни, и какие лекарства или операции лучше всего пригодны для лечения этой болезни. Ему кажется, что больше ничего и не нужно, чтобы называться профессионалом. На самом же деле к врачу приходит не камень в желчном пузыре и не тромб в сосуде, а человек.  И страдает также не камень и не тромб, а человек. Страдает же он не только от болей. Он вдруг осознает свою беспомощность и одиночество перед непонятными силами, нарушившими его благополучие. Его пугают эти новые неприятные ощущения. Растревоженное воображение рисует ему мрачные картины  будущего – потерю трудоспособности, инвалидность, а то и смерть. Растерянность и паника – плохие помощники в любой борьбе, тем более в борьбе за жизнь. Вот почему больной нуждается не только в медикаментах, но и в моральной помощи.

Напротив, для врача опытного эти два, казалось бы, таких простых слова – «болезнь» и «больной» — наполнены совсем другим содержанием. Жизнь уже научила его, что в учебнике есть лишь рассказ о болезни. Сама же болезнь никак не может существовать отдельно от больного, точно так же, как живописная картина не может существовать в отрыве от холста. Никакое, даже самое обстоятельное описание картины не может заменить то знание, которое получает зритель, разглядывая саму картину. Это сравнение можно развить дальше. Если предложить нескольким художникам один и тот же сюжет и даже наиподробнейшим образом обговорить детали, то всё равно, каждый художник нарисует свою собственную картину, и все они будут сильно отличаться друг от друга. Так и картина болезни у каждого больного оказывается своеобразной и неповторимой, потому что больной — это не холст под картиной, а её… автор! Слово «автор» здесь может показаться странным, но, если вдуматься, оно вполне уместно. Действительно, именно биологические свойства заболевшего человека и его личные особенности определяют все характерные черты болезни — будет ли она острой или перейдет в хроническую форму, окажется ли она легкой или закончится фатально, какие участки организма она поразит в наибольшей степени и т.д. Таким образом, больной (точнее, его организм) в самом буквальном смысле этого слова «создает» свою собственную, неповторимую картину болезни, хотя, в отличие от художника, делает это он непроизвольно и бессознательно. Во всяком случае, без такого «автора» не было бы и самой картины.

В учебнике болезнь искусственно оторвана от больного для удобства изложения, но в действительности болезнь существует только в больном. Она неразрывно связана с самой сущностью своего носителя: индивидуальные свойства человека определяют форму болезни, а болезнь, в свою очередь, воздействует на человеческий организм и изменяет его.

Когда врач начинает это понимать, то его отношение к больному изменяется коренным образом. Из бесцветного и нейтрального носителя или владельца болезни он превращается в её создателя. Если для новичка больной является как бы мелкой деталью где-то на периферии клинической картины, то у врача опытного он перемещается в самый центр и становится главным объектом изучения и последующих лечебных действий.Вот почему те врачи, которым удалось извлечь этот главный урок из своей практической работы, оказываются в состоянии индивидуализировать лечение. Они лечат больного, а не болезнь. Именно поэтому их результаты оказываются лучше, и окружающие считают их хорошими докторами.
Чтобы показать, как можно использовать эти общие рассуждения в повседневной работе, приведу одно наблюдение из своей собственной консультативной практики.

Больная Б. 62 лет. Первая встреча 16/06/1999 г. Два года назад перенесла аортокоронарное шунтирование (три шунта). До этого – типичная стенокардия напряжения, но инфаркта не было. После операции бывают периоды слабости («тяжелые ноги»); впрочем, иногда может много ходить, не испытывая при этом одышки или прежнего давления за грудиной. Кроме того, бывает длительная (часами) тяжесть в груди. Это ощущение появляется в покое, нитроглицерин либо совсем не помогает, или «помогает» минут через десять — пятнадцать. Иногда возникает какое-то дрожание в области сердца (при детальном расспросе это не ощущение ударов сердца или перебоев — «просто внутри всё трясется и дрожит, как холодец»). Сон удовлетворительный. Дочь с семьей живет в Канаде. Сама больная не работает. Её муж тоже не работает: по профессии он инженер-нефтяник, здесь в Израиле подходящей работы не оказалось. В прошлом пептическая язва в 12-перстной кишке. Хронический запор. При обследовании. Общее состояние удовлетворительное. Взгляд тревожный, печальный. Несколько замкнута, отвечает односложно, с трудом удается получить подробные ответы. Фиксирована на своих неприятных ощущениях, депрессивна. Отеков нет, шейные вены в положении лежа не набухают. Сердце не увеличено, тоны его нормальные, шумов нет. Небольшой акцент второго тона в аортальной точке. Давление 145/75. Пульс 54, ритмичный, хорошего наполнения. Живот не вздут, безболезненный, печень не увеличена. Артериальная пульсация на ногах хорошая, симметричная. Сонные артерии – пульсация хорошая, шумов нет.

Гемоглобин 13,6 г%; глюкоза в крови 88 мг% (у матери был сахарный диабет); холестерин 220 мг%; триглицериды 235 мг%; липопротеиды высокой плотности 53 мг% (норма 35 – 86). ЭКГ в день осмотра – ритм синусовый, зубцы Т V1-V4 (-), T V5 (-+); сегмент ST на изолинии; небольшое ухудшение по сравнению с ЭКГ 04/03/1999. Лечение: Normiten (Atenolol) 25 mg x 1, Micropirin (Aspirin) 100 mg x 1, Simovil (Simvastatin) 30 mg x 1. (Последнее лекарство было назначено по поводу высокого уровня холестерина с хорошим эффектом: холестерин снизился с 369 мг% до 220 мг%).

Итак, нет сомнения, что у этой больной имелась ишемическая болезнь сердца. Главным и неоспоримым доказательством этого диагноза является операция аортокоронарного шунтирования. Точно также ясно, что такая операция сама по себе не может вылечить эту болезнь окончательно: наверняка, холестерин продолжит откладываться в стенках венечных артерий сердца, и в будущем они снова могут оказаться закупоренными. Следовательно, ишемическая болезнь остается и сейчас, через два года после операции. Разумеется, семейный врач видит эту проблему, да и как иначе – она сразу бросается в глаза. Но он видит только ишемическую болезнь сердца. Правда, жалобы больной, действительно, несколько странные, но мудрствовать не стоит. Наверное, они все-таки связаны как-то с этой болезнью. Вот он и лечит эту болезнь — так, как рекомендует учебник. Больная получает бетаблокатор в качестве противоангинозного средства, аспирин для профилактики тромбоза коронарных артерий и статин для снижения уровня холестерина в крови. Вроде бы, все назначения правильные, но больной не становится лучше, и поэтому она обращается ко мне.

Первым долгом я стараюсь как можно подробнее познакомиться со всеми её неприятными ощущениями. Ни одна из жалоб даже отдаленно не напоминает истинную стенокардию (Angina pectoris). Поэтому надо выяснить реакцию больной на физическую нагрузку. Как я и предполагал, больная иногда может совершать длительные прогулки, не испытывая ни загрудинного сжатия, ни одышки. Значит, просветы её коронарных артерий либо совсем нормальны, либо сужены слегка. Состояние сердечной мышцы тоже хорошее, поскольку нет признаков недостаточности сердца. Следовательно, ишемическую болезнь у этой пациентки в настоящее время можно расценить, как незначительную; во всяком случае, не она определяет клиническую картину. Два года назад, перед операцией, ишемия миокарда была, по-видимому, настолько выражена, что пришлось прибегнуть к хирургическому лечению. Но теперь ситуация совершенно иная. Жалобы больной скорее указывают на невротическое состояние. Для того, чтобы проверить это, я подробно расспрашиваю больную о её жизненных обстоятельствах. Они оказались достаточно печальными. Не только она, но и муж не работает; ясно, что их материальное положение трудное, и, главное, нет надежды на улучшение в будущем. Ощущение одиночества и покинутости усиливается разлукой с единственной дочерью, которая со своей семьей живет в другой стране.

Из-под стандартного и удобного ярлыка «ишемическая болезнь сердца» начинает выступать совсем другая проблема. Передо мной женщина, подавленная трудными условиями жизни. Кроме того, она боится, что её болезнь вот-вот нанесет ей новый удар (инфаркт? сердечная декомпенсация с полной инвалидностью? внезапная смерть?). Ведь несмотря на операцию, остаются разнообразные неприятные ощущения. Все они кажутся ей грозными сигналами того, что болезнь прогрессирует, а лечение-то не помогает! Она хотела бы переехать к дочери, но боится, что больное сердце не выдержит перелета. Да и как сложится её жизнь там, в Канаде? Вдруг возникнет инфаркт, и она станет непосильной обузой для дочери, которая и так с трудом сводит концы с концами.… Удастся ли ей и мужу получить там бесплатную медицинскую страховку?

Итак, главная проблема сейчас — не ишемическая болезнь сердца, а просто сама эта несчастная женщина, измученная страхами и тревогой. Можно, конечно, назначить ей какие-нибудь транквилизаторы или антидепрессанты, но ведь эти таблетки не избавят от душевного страдания, а только приглушат его. Эта больная нуждается не в дополнительных лекарствах, а в моральной поддержке и психологической помощи. К счастью, помочь в этом случае будет совсем нетрудно. Во-первых, я объясняю больной, что все её неприятные ощущения отнюдь не являются признаком болезни сердца. «Вот сжатие за грудиной, которое бывало у вас при ходьбе до операции, это, действительно, настоящая сердечная боль. Но ведь сейчас этого у вас нет. А тот факт, что вы можете долго ходить без одышки и без сжатия за грудиной, доказывает, что ваше сердце получает нормальное количество крови. На всякий случай, попросите вашего семейного врача сделать пробу с физической нагрузкой. Я уверен, что она окажется нормальной». Что же касается тяжести в области сердца, то это часто бывает даже у здоровых людей при тревоге и тоске; недаром есть выражение: «камень на сердце». Чтобы доказать больной, что это не просто слова утешения, а мое истинное твердое убеждение, я уверенно, решительным голосом советую ей ходить побольше и не бояться физических нагрузок («инфаркты возникают не от физической нагрузки!»). Далее, я напоминаю больной, что у неё нет трех важнейших факторов риска: она не курит, и у неё нет ни артериальной гипертонии, ни сахарного диабета. Всё это позволяет рассчитывать на благоприятный прогноз и на долгие годы нормальной жизни. Наконец, не дожидаясь встречного вопроса, я говорю, что не вижу никаких медицинских противопоказаний к её перелёту к дочери в Канаду — опять-таки с целью снять страхи и дать надежду на перемены к лучшему. Беседа явно достигает цели: больная оживляется, на лице появляется улыбка. Мы расстаемся друзьями…

Повторная встреча через год — 29/08/2000 г. Раз в два-три месяца в покое бывают приступы распирающих болей под ложечкой и за грудиной, но без отдачи в шею и в нижнюю челюсть. Каждый приступ длится часа два подряд, сопровождается дрожью в теле, чувством жара и ощущением ритмичного сердцебиения. Затем возникает громкая отрыжка воздухом, и приступ заканчивается. Нитроглицерин не помогает. Такие приступы повторяются несколько раз в день на протяжении одной недели, после чего вновь наступает хорошее самочувствие на несколько месяцев. Ходит легко. Изотопное сканирование сердца дало нормальные результаты. Лабораторные анализы без особенностей. ЭКГ почти без изменений по сравнению с прошлым годом. Из результатов моего обследования: менее депрессивна, улыбается, более общительна. Артериальное давление 180/80 (обычно в пределах нормы). Лабораторные анализы без существенных отклонений от нормы. Семейный врач продолжает лечить только ишемическую болезнь сердца: по-прежнему аспирин в той же дозе 100 мг х 1, но бетаблокатор Normiten он заменил на Concor (Bisoprolol) 2,5 mg x 1, а статин Simovil — на Lipitor (Atorvastatin) 20 mg x 1.

Напротив, я, как и год назад, вновь расцениваю ишемическую болезнь как незначительную и бессимптомную. Хотя приступы болей в эпигастрии, иррадиирущие вверх за грудину сразу настораживают, но их подробное описание позволяет с уверенностью исключить их ангинозную сущность: чрезмерная длительность, отсутствие эффекта от нитроглицерина, сочетание с дрожью в теле (характерное невротическое явление), сердцебиением и чувством жара, а также громкая отрыжка воздухом, сразу приносящая облегчение. Наконец, такое объективное и надежное исследование, как изотопное сканирование сердца также позволяет отвергнуть сколько-нибудь выраженную ишемию. По-видимому, время от времени у больной внезапно раздувается желудок. Это нередко бывает у невротиков вследствие заглатывания воздуха; последний не может выйти обратно из-за спазма желудочно-пищеводного сфинктера, что вызывает тягостное чувство распирания. Как только сфинктер раскрывается, воздух с шумом выходит наружу, и сразу наступает облегчение.

Поэтому также и в этот раз я считаю нужным лечить не ишемическую болезнь, а саму больную, точнее то, что её беспокоит. Я опять говорю уверенным голосом, глядя прямо в глаза больной, что её сердечные сосуды хорошие и потому бояться нечего; можно (и нужно!) вести свободный, максимально активный образ жизни. Чтобы снять тревогу, я простыми словами объясняю суть приступа и советую: «Не бойтесь, и сразу после окончания приступа возвращайтесь к вашей обычной работе». С этой же целью я демонстративно ни в чем не ограничиваю диету больной: «Ешьте, что вам хочется». Для уменьшения дискинезии желудка я назначаю больной – и то, всего на один месяц, чтобы не создать у неё впечатления хронической болезни, которая потребует постоянного лечения, — Motilium (Domperidone) по 1 таблетке 3 раза в день за 5-10 минут до еды. Кроме того, во время приступа я рекомендую принять сразу чайную ложечку пассифлоры (успокаивающая микстура) или 40 капель настойки валерианы. Наконец, я вновь подчеркиваю, что не вижу никаких противопоказаний к поездке в Канаду.

Третья встреча – спустя еще два года – 26/06/2002 г. Вот уже пять лет (после операции на сердце) нет типичного загрудинного сжатия при физических нагрузках. Бывают приступы болей и распирания под ложечкой с распространением за грудину, которые иногда сопровождаются ощущением озноба и комка в горле. Приступ длится от одного часа до трех, возникает он в покое. Иногда от нитроглицерина становится минуты через три легче, но уже минут через двадцать неприятные ощущения возвращаются, так что общая продолжительность приступа остается обычной (несколько часов). Два месяца назад произведена коронарная ангиография, обнаружены лишь незначительные сужения в некоторых венечных артериях. (Кстати, проведение такого серьезного инвазивного исследования свидетельствует, что не только семейный врач, но, по-видимому, и штатный консультант кардиолог озабочены именно ишемической болезнью этой женщины и не принимают во внимание другие элементы клинической картины…). Изредка повышается артериальное давление до 180/80 (при моем обследовании давление 150/70, пульс 56 ритмичный). Несмотря на столь благоприятное течение и хороший результат ангиографии, семейный врач даже усилил лечение ишемической болезни: он вернулся к нормитену, но увеличил его дозу в полтора раза — с 25 мг до 37,5 мг в сутки и добавил пролонгированный нитрат Monolong (Isosorbide mononitrate) в максимальной дозе 60 мг х 1 (хотя есть таблетки по 40 мг). Кроме того, больная получает еще Norvasc (Amlodipine) 5 mg x 1 и Tritace (Ramipiril) 2,5 mg x 1, а также по-прежнему аспирин и статин. По-видимому, своими постоянными, пусть и нетипичными, «странными» жалобами больная окончательно доняла лечащего врача. Вот он и решил повысить ставки и добавляет новые лекарства, чтобы отделаться от неё. Ведь он по-прежнему загипнотизирован ученым термином, и продолжает лечить только диагноз «ишемическая болезнь сердца», а не больного человека…

Напротив, мое лечение на сей раз ограничилось всего несколькими ободрительными словами: «Вы сами видите, что годы идут, а состояние ваше остается хорошим. Да и коронарография – а это самая надежная проверка — не обнаружила ничего плохого. Спокойно стройте планы на будущее, живите полной жизнью, и если решите, то без всякого опасения езжайте к дочери»…

Я не сказал больной, что считаю новые назначения излишними, чтобы не обескуражить её и не создать конфликт между нею и её семейным врачом. (Впрочем, если бы среди назначений оказалось бы лекарство не просто ненужное, но и небезопасное, например, антикоагулянт типа варфарина — кумадина, то я бы мягко отсоветовал принимать его, просто сказав, что можно обойтись и без него). Да я и не осуждаю его лечебную тактику: в молодости я бы и сам лечил эту больную точно так же, как он. Прошли годы, прежде чем я научился видеть не только болезнь, но и больного человека и постепенно привык лечить именно его, а не только болезнь.….

….Получив медицинский диплом, я сначала проработал три года врачом общей практики в отдаленной карельской деревушке под самым Полярным кругом. Лишь затем я поступил в клиническую ординатуру в Москве. Пользуясь благами столицы и знанием нескольких иностранных языков, я просиживал все свободные вечера в библиотеках. Ведь тогда мне казалось, что для того, чтобы поскорее стать хорошим врачом, надо просто много читать, чтобы узнать побольше о всех болезнях, и о том, как их надо лечить. Мой шеф профессор Б. Е. Вотчал заметил это и памятно сказал мне: «Вы много читаете, это хорошо. Но на один час чтения нужно два часа размышлений…». Еще сильнее повлиял на эволюцию моих убеждений мой непосредственный наставник доктор Виктор Абрамович Каневский. У него не было внушительных академических титулов, он не публиковал статьи в медицинских журналах и не выступал с докладами на заседаниях московского общества терапевтов. Но он обладал необыкновенным психотерапевтическим талантом и всегда истинно сострадал своим пациентам. Больные его обожали, и общение с ним оказало на меня огромное воздействие. Особенно поражало меня то, как он собирал анамнез и беседовал с больными. Расспрашивал он всегда дружелюбным тоном, не торопясь, основательно. Его интересовали не только детали болезни, но и семейное положение, профессия и другие обстоятельства, вроде бы не нужные для диагноза. Он как бы знакомился с новым человеком, причем так приветливо и тепло, что сразу возникало доверие к нему – симпатичному, внимательному, доброму пожилому человеку. Поэтому больные легко открывали ему свои маленькие тайны, рассказывали о своих заботах и опасениях. Часто эти страхи бывали необоснованными или даже нелепыми, и Виктор Абрамович тотчас убедительно рассеивал их. Во всяком случае, уже первая встреча давала облегчение и зарождала надежду, что, наконец-то, больной попал в руки настоящего доктора.

На обходах шефа нашей клиники профессора Б.Е. Вотчала мы, молодые врачи, обычно сами докладывали ему своих больных. Но если случай бывал особенно сложным, Виктор Абрамович делал это вместо нас. Нередко при этом он сообщал не только чисто медицинские факты, но и детали, которые мне казались тогда лишними, не относящимися к делу. Например, он говорил страдающим голосом, как бы извиняясь: «Борис Евгеньевич, у этой больной недавно умер муж после операции, детей у неё нет, живет одна, и пенсия очень маленькая». Я недоумевал – к чему это? Зачем отнимать время у профессора на эти ненужные подробности? Ведь ни диагноз, ни лечение от этого не изменятся.

Поначалу я думал, что Виктор Абрамович просто хочет тронуть сердце нашего сурового шефа, чтобы тот обратил на эту больную особенное внимание. И только постепенно, наблюдая каждый день, как мой учитель общается с больными и как он лечит их, я стал понимать, что такие детали часто не менее важны для понимания всей клинической картины, чем, скажем, анализ крови, электрокардиограмма или рентгеновский снимок…

Вернемся к нашей больной. Действительно, если рассматривать её просто как случай ишемической болезни, то главным интересом врача должно быть состояние коронарных артерий. Тогда наиболее важными фактами в анамнезе окажутся результаты изотопного сканирования сердца и коронарной ангиографии. Ведь это по-настоящему весомые и неопровержимые факты, из которых можно делать серьезные выводы; всё остальное – мелкие детали. Ну, а то, что муж больной не смог найти работу в Израиле, или что их дочь живет в Канаде – это, уж извините, — чистая беллетристика! Поэтому, получив достоверные сведения, что просветы коронарных артерий свободны, доктор сразу успокаивается: он знает, что в ближайшие годы инфаркт не может возникнуть. А то, что больная продолжает жаловаться, так у неё просто тревожно-мнительный характер, и с этим ничего не поделаешь…

Но даже доктор, который видит не больную, а лишь её венечные артерии, и верит только в ангиографию, все же непременно выяснит уровень холестерина и триглицеридов в крови. Почему? Потому, что эти показатели влияют на дальнейшее течение болезни: так пишут в учебниках! Но разве жизненные горести, тоска и страхи не влияют на эту болезнь? Да они влияют гораздо сильнее, чем уровень холестерина – об этом говорят не только учебники, но и житейский опыт, да и просто здравый смысл! Как же не перевести свой умственный взор с венечных артерий на голову больной, как же не поинтересоваться, что её заботит, тревожит, пугает? Для врача коронарная ангиография – это главный, решающий аргумент. Но для больной эта загадочная и непонятная процедура — всего лишь мелкая деталь её безрадостной жизни. Главное для неё – это сознание, что вся её жизнь стала клубком трудных и горестных обстоятельств. Сердечная болезнь является в её глазах всего лишь новым, добавочным ударом судьбы. У нее нет наших профессиональных знаний, и потому она не может понять, что хороший результат ангиографии действительно коренным образом меняет прогноз болезни на ближайшие годы. Доктор в своем кабинете кратко сообщает ей, что опасности нет, и она бы рада поверить ему. Но дома неприятные ощущения в области сердца возникают снова. Они гораздо реальнее и убедительнее, чем уверения доктора. Страх перед грозной болезнью возвращается, тем более, что она убеждена, что ничего хорошего в её жизни всё равно уже не будет: и болезнь будет только прогрессировать, и дочку они с мужем уже никогда не увидят, и нищета их не покинет…

Можно, конечно, возразить, что даже если мы узнаем об этих печальных житейских фактах, то изменить их мы всё равно не сможем – ведь мы просто врачи и нас обучали только лечить болезни! Но разве нам всегда удается нормализовать уровень холестерина или глюкозы в крови? Как часто диетические привычки больного и особенности его биохимизма оказываются сильнее нас! И всё-таки мы упорно пытаемся сделать это. Точно также мы должны стараться повлиять благоприятно на душевный мир больного человека, снять его страхи и уныние, вдохнуть в него бодрость и решимость бороться с болезнью, освободить его от безнадежно трагического взгляда на свою жизнь.

Я надеюсь, что читатель понял теперь, в чем заключается главный «секрет» тех врачей, которые действительно лечат не диагноз, не болезнь саму по себе, как она описана в учебнике, а самого больного человека со всеми его особенностями. Секрет очень простой: всегда надо стараться увидеть не только болезнь, но и всего человека, который пришел к нам за помощью Известный канадский врач William Osler (1849 -1919) выразил эту же мысль в присущей ему афористичной форме: “It is much more important to know what sort of a patient has a disease than what sort of a disease a patient has” (Гораздо важнее узнать, что представляет из себя заболевший человек , чем то, какая у его болезнь).

А знаменитый американский кардиолог Бернард Лаун (Bernard Lown), подводя итоги своей шестидесятилетней практической работы, сказал: «С течением лет мое врачевание улучшилось. Главным элементом этого было выслушивание пациента с сочувствием. Чем больше сочувствия, тем больше пациент раскрывается, и тем больше мы понимаем. Чем больше мы понимаем, тем больше пациент раскрывается»…

Автор: Норберт Александрович Магазаник

http://vrachirf.ru/concilium/21939.html